Тексты пьес

Когда я об этом узнал, даже испугался.
Пошел, потрогал.
Она меня спрашивает:
- Ты чего щиплешься?
А я просто проверяю. Нормальная бабушка.
Все понятно. Так говорят, потому что у бабушки характер железный. Как она сказала, так и будет. И спорить тут нечего. Бесполезно.
Даже Дворничиха так сказала.
Вот на Пасху. Бабушка уходит в церковь с утра. Я даже еще сплю.
Куличи на шкапу. Бабушка их еще вчера пекла.
Один вон там, сбоку, самый маленький — для меня.
И яйца луком красила. Целых две тарелки!
Когда дядя Жорж придет, будем стыкаться. Кто кого — еще посмотрим. Я тоже теперь умею самые крепкие выбирать. Тут один секрет есть: яйцо надо вот так держать, всей рукой. Тогда победишь.
Но сейчас даже пробовать ничего нельзя.
Пока бабушка из церкви не вернется.
Там она пропадает весь день и весь вечер, и всю ночь.
- Как можно столько на ногах стоять, — все только удив-ляются. — А потом еще от Ильи Обыденного на Никитскую пехом!
Что поделаешь, трамваи ночью не ходят.
А нашу церковь, тут рядом, закрыли сволочи.
Так Дворничиха сказала.
Наша Дворничиха всегда знает что говорит.
У Ильи Обыденного, оказывается, бабушка с дедушкой венчалась. Когда молодая была.
А дедушку теперь зачем-то в Чимкент послали. И бабушка к нему в гости собирается.
Пасха у нас самая вкусная. Из базарного молока. Я больше всего верхушку люблю. Но мне она сегодня вряд ли достанется. Пока дедушка в Чимкенте прохлаждается, дядя Жорж у нас в семье самый старший. Он и сидит на дедушкином месте. Ему и верхушка достанется.
А пасху делают для Исуса-с-Креста. Это я знаю. К нему бабушка и в церковь ходит.
Целый день я слоняюсь из угла в угол. Не знаю куда себя деть. Все убираются, готовятся. На кухне такие запахи — просто с ума сойти! Но надо набраться терпения и ждать.
Я ложусь спать. А среди ночи меня подымают. Приходит дядя Жорж с тетей Мусей, и, наконец, появляется бабушка.
- Кристос воскрес!
- Воистину воскрес! — все целуются.
Воскрес — это значит улетел в небо. Как шарик.
Дядя Жорж тоже говорит: воскрес. Хотя он ни в какого Исуса-с-Креста не верит. Еще вчера говорил.
Бабушка такая бледная. И глаза совсем прозрачные. Она ест сначала лук. Потому что столько дней у нее во рту маковой росинки не было. Потому что пост. А когда пост — бабушка не ест даже потихоньку. Только чай и хлеб.
У меня поста не бывает. Бабушка говорит, что маленьким — Бог простит.
А за других она помолится.
Тут мы садимся за стол праздновать. И дяде Жоржу, конечно, достается верхушка. И сидит он на дедушкином месте, во главе стола. Но зато, зато — я побеждаю его на крашеных яйцах. Видите!
Я — везучка!

СЕМЕЙНАЯ СЦЕНА
Раньше мы все жили на Никицкой.
На Никицкой бабушка главная. А папа тоже хотел быть главным. И мы уехали в Сокольники жить отдельно. А на Никицкую переехала тетя с собачкой. Эта собачка все время лает. И в тетину комнату без разрешения ходить нельзя.
Я люблю больших собак. А таких не люблю. Маленькие собаки злые и кусаются. От них никакой пользы.
Люди бывают счастливые и несчастливые. Я счастливый.
У меня самая красивая Мама на свете. У меня самый веселый Папа. Он всегда говорит:
- Сынище-парнище! Если кто-нибудь тебя хоть пальцем тронет, я тому голову оторву.
И оторвет! Будьте уверены.
Вот сейчас они собираются в гости. А я остаюсь дома с Нюрой.
Маме в гости идти не хочется. У нее нет настроения. А папа берет со стола что попало и швыряет на пол. Папа всегда колотит что-нибудь, когда у мамы нет настроения. Прошлый раз он дедушкин чайник расколотил.
Я реву:
- Только не расходитесь. Пожалуйста!
- Откуда ты это взял, малыш, — удивляется мама. — Кто тебе мог сказать такую чушь?
- Двор-ни-чи-ха!
- Вот я твоей Дворничихе голову оторву!
Папа тут же перестает швыряться посудой.
- Вот видишь, до чего ты довел ребенка! Прекрати сейчас же!
Тут они обнимают меня с двух сторон. У мамы появляется настроение. Они мирятся и уходят в гости.
А я начинаю изо всех сил думать. Если папа с мамой расходятся — куда деваются дети?
Чтобы я побыстрей заснул, Нюра поет мне свою любимую песню:
Как на кладбище Митрофановском
Отец дочку зарезал свою…
Я представляю себе это кладбище. Страшного Мужика с топором. Девочку. Девочку жалко.
Мне хочется плакать.
И я засыпаю.
Утром появляется торт во весь стол и целая гора конфет.
- Это самое, — говорит Папа и хохочет. Как сумасшедший.
Мама говорит, что Папа совершенно невозможный человек. И с ним нельзя ходить к приличным людям в гости.
Но она уже не сердится. Потому что он все это свистнул для меня.

ЗМЕЙ
Ребята пошли на задний двор — запускать змея.
В Сокольниках наш дом сразу за каланчей. А наши окна вон там, на втором этаже. Одно — сюда, а другое — туда, на улицу.
Спереди у нас проходной двор. Тут пожарка,  милиция. Кому охота круголя давать — по улице? Прут напрямик, через калитку.
А играть лучше на заднем дворе. И места больше. И можно спрятаться куда хочешь. Мы в Сокольниках когда в пряталки играем, когда — в казаки-разбойники. Мишка меня в свою команду всегда берет. Потому что верткий!
Сначала змей, гадство, запускаться не хочет. Только разбежишься, а он — бац, и носом! Хвост что ли тяжелый? Мочалка — дрянь.
А потом вдруг пошел, пошел! И… сел на провода. Ужас как обидно! Я его дергаю, дергаю. Гадство! Никак! Пришлось нитку стеклышком чикнуть. Так не порвешь! Она — для змея, крученая.
И тут Мишка открыл мне страшную тайну: откуда берутся дети?!
Я, конечно, своим ушам не поверил.
- Побожись, гад!
- Во! Етитская сила… Провалиться мне на веки вечные!
Тут он зацепил передний зуб ногтем. И голову — как отрезал.
Значит, правда.
Вот живешь на свете и ничего не знаешь. Они нарочно это скрывают. Детям — ничего нельзя. Взрослым — все можно. Вот они нам голову и морочат.
Буза какая-то! Ну что бы я делал, если бы не Мишка?
И я стал потихоньку про себя выпытывать. Сначала раскололась моя папина бабушка.
Оказывается, я родился случайно. Просто маме подвер-нулся папа. А папа подвернулся тоже случайно.
Сперва папиного дедушку объявили никудышным. И папа тоже стал никудышным. Тогда его отправили на кулички, к чертовой матери. А мама туда сама поехала, потому что у нее не было никакого билета. И без билета, ясное дело, ее никто не брал на работу.
Билета у мамы не было, потому что она играла своего Рахманинова и ни о чем серьезном не думала.
Вот когда она кончила свою консерваторию и лучше всех сыграла концерт, тут все и открылось. Надо было больше думать про билет, а не про музыку. А моя мама играла на своем рояле и газет не читала. Откуда же она могла знать, что кругом делается? На счастье, подвернулась тетя Муся из оперетты.
Она взяла маму с собой в Тьмутаракань.
В этой Тьмутаракани папа мою маму и подцепил. Торчал, как пень, за кулисами и глаз от мамы оторвать не мог.
А в Москву он дал телеграмму моей другой бабушке:
- У меня все по-старому. Только я женился.
Эта бабушка схватилась за голову. Но было уже поздно.
Мама вернулась в Москву. И тут я родился.
На Арбате, у Грауэрмана.
Как хорошо все вышло! И папу вовремя послали к чертовой матери. И мама за билетом в Тьмутаракань не зря поехала. А по-другому — меня бы совсем не было.
В Сокольниках я сплю фактицки под роялем. Вечерами мама играет своего Шопена или своего Рахманинова. Не каждый день, а когда у нее есть настроение.
Та-та тарам-там, та-та-та-та тарам-там…
Я лежу с закрытыми глазами. А потом улетаю.
По-правдашнему. Как змей.
А на Никитской у нас есть радио. Прямо над кроватью висит бумажная тарелка. Она сама поет и разговаривает. Там такая пуговка есть. И ее можно подкручивать. Хочешь — громчее. Хочешь — потише.
Теперь мы знаем, что кругом делается.
И если завтра будет война — мы сразу услышим.
Только оно хрипит как-то.
Но это не я в него мячиком попал.
А бабушка говорит, что радио раньше совсем не было. Ни у кого. Даже у дяди Жоржа.

ДЯДЯ ЖОРЖ
Дядя Жорж живет на Никицкой, где бабушка. Даже в том же подъезде. На первом этаже. Только в другой квартире. Бабушкины окна — сюда от парадного. А дядижоржины — туда.
Тетя Галя говорит, что от этой революции все в нашей семье потерялись. Кроме бабушки. Бабушка не потерялась, потому что у нее на руках была семья. А дядя Жорж тоже сначала потерялся, а потом нашелся. Он стал делать детские игрушки. А когда запретили делать игрушки, пошел на завод и стал делать пластмассу.
- Cкоро дедушкин фарфоровый сервиз можно будет выбросить на помойку. Теперь все будет только из пласт-массы, — говорит дядя Жорж.
Но, по-моему, никто не собирается выбрасывать дедуш-кин сервиз на помойку.
Его достает бабушка из шкапа по большим праздникам.
На Рождество, на Пасху, ну и на бабушкин день рождения.
- Почему вы в партию не вступаете, если вы такой идейный, — хихикает дядя Сережа.
А дядя Жорж сразу отбрил дядю Сережу:
- Лучше быть беспартийным партийным, чем партийным беспартийным.
Я ничего не понял. А все засмеялись — какой наш дядя Жорж умный.
Про дядю Жоржа теперь говорят, что он у нас бес-партийный большевик. А большевик — это значит больше всех.
Дядя Жорж за столом всегда борется с мещанством. А мы сидим и его слушаем.
- Народ говорит: война скоро будет. Как его называется, уж больно грибов много было, по осени, — говорит бабушка.
Дядя Жорж сразу сердится:
- Много твой народ знает! Сорока ему на хвосте принесла. Нечего чепуху молоть. Работали бы лучше! Вот немцы…
Тут дядя Жорж садится на своего конька и говорит без конца.
- При царе все-таки и пили меньше. И жили лучше, — вставляет кто-нибудь.
Тут уж дядя Жорж совсем распаляется.
- Николай — Кровавый?!
- А товарищ Сталин? Чем не царь?
Тут все смотрят на окно — закрыта ли форточка.
Потому что мы ведь живем на первом этаже. И про это надо говорить только тихо, при закрытой форточке. А лучше, вообще, помалкивать, как сказала тетя Муся.
Когда дядя Жорж нашелся после революции, он сразу же поженился на тете Мусе. А тетя Муся — врач. Но никого она не лечит, хотя у нее тоже есть белый халат. А ходит на помойки и ругается. Потому что везде одна грязь.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32