Тексты пьес

По течению ниже Саратова, там, где малая речка Камышинка собирает чистые ручьи для могучей Волги, прилепился к берегу Камышин-городок. Не велик, да знатен! Есть о нем в летописи строка. А потому   доподлинно известно, что исполнилось Камышину как раз триста лет… Сначала я думал снимать просто «ситцевый городок». Построенный недавно  огромный текстильный  комбинат сразу резко увеличил женскую часть населения. Отсюда масса проблем.
Но когда узнал, что город собирается праздновать свое трехсотлетие, появилась новая идея. Я подумал   сразу о народном празднике, гулянье, ярмарке. Как встарь. В Камышине — два города, разделенные рекою. В старой его части  было  много от прошлой русской провинции, какая то «милота», уютное разнообразие деревянных и каменных   строений  и   вместе с тем — неприбранность и разляпистость полудеревенского быта. Городок мещанский, купеческий, из обыгранных  Островским. А напротив современный: с фонарями и фонтанами, танцверандой и Дворцом культуры.
Смазливый юный городок. Новая его часть была четко спланирована, но безлика и бездушна, как большинство   новостроек. Без особенного характера, без человеческого тепла. Да и жил здесь в основном народ пришлый, устроившийся работать на громадном текстильном комбинате, интересами которого и существовал теперь весь город. Разница между местными и приезжими чувствовалась сразу.
Это небесконфликтное соединение прошлого и настоящего. Не только во внешности, но и в складе человеческом побуждало рисовать картину более широкую, нежели просто праздник в Камышине.
Я себе думаю: старый город, новый город — напряжение?
Девчат в городе чуть ли не втрое больше, чем ребят — напряжение? Люди приезжие с неустроенной судьбой, а тут веселье — напряжение?
Еще какое…
А там, где оно есть, возможна игровая ситуация. Только подбрось искорку…
Праздник!
В поле праздничного возбуждения проявляются характеры, просматриваются глубинные токи эмоций. Праздник выводит людей из комнат на улицы, то есть делает их доступными для кинокамеры. Праздник усугубляет настроение: грустные люди еще более грустят, а веселые веселятся. Праздник допускает остранение, а я искал форму для нового документального фильма — фильма-зрелища, веселого и забавного.
В игровом кино тогда много говорили об использовании документа. Я стал думать о том, как привлечь постановочные средства в документальное кино. Привлечь, не изменяя уже обретенной эстетике репортажа, то есть неподдельной, чистой документальности. Здесь я отказался от принципов безусловного фильма, потому что почувствовал необходимость условности почти театральной.

Из записной книжки:
Делаю «Ярмарку». По внешности пусть она выглядит забавой. А в сути своей — все-таки драма.
Кино по виду должно быть немного легкомысленным. Это ведь зрелище, народное зрелище! А слово «забава» мне нравится. Очень точно передает то, что необходимо сейчас документальному фильму.
Русский человек всегда был широк в веселье. Недаром на Волге до сих пор рассказывают байки про знаменитые ярмарки. Чтобы понять человека или даже целый народ, надо посмотреть его и в горе и в радости. Я так думаю.
Случай, то какой! Случай необыкновенный!
Только как все это поднять нашими хилыми средствами? В документальном кино того нельзя, этого не можно. Художник и то проблема. Я уж не говорю про затейников. Да их и вообще нет. Мы утратили секрет народного праздника. Я как раз давно сетую на то, что люди разучились веселиться. Почему? Надо понять почему.
У малых народов это есть еще в обычае. А у нас нет. Где-то по дороге потеряли. Обидно. Но тут тоже сигнал времени. Интересно, осталось хоть на донышке это?
Нет! Обязательно попробую сделать ярмарочное действо. Может, откликнется у людей душа?
Город нуждался в самоутверждении, в привлечении к себе внимания. Удалось убедить местное руководство содействовать празднику. Решили провести подготовку самым широким образом. Для меня это была первая попытка заглянуть в национальные кладовые современной России. Проблема «ситцевого городка» оказалась лишь поводом.
И потом,   это могло быть настоящее зрелище — кино! Ни один свой фильм я не начинал с таким азартом. Признаться, меня увлекала еще одна мысль. Много лет участвуя в самодеятельности, я пришел к печальному заключению, что самодеятельные артисты чаще всего из кожи вон лезут, копируя профессионалов. Это мало удается: и таланта не хватает, и школы нет   настоящей. А   между тем изначально у «самодеятельности» была другая   роль: не над  зрительской толпой со сцены давать концерты, а быть заводилами в самой гуще людской, запевалами, первыми танцорами — такие люди когда-то и на свадьбах играли и   во всяких праздниках   составляли главное ядро. На улице, на площади ими держалось веселье. И мне захотелось хоть на момент вернуть   самодеятельность в людскую толпу. Что будет?
Надо сказать, что камышане накопили много талантливой самодеятельности в своих клубах. И руководили ими настоящие энтузиасты. Короче говоря, идея попала на благодатную почву. Вообще в таких малых городках люди давно соскучились по праздникам.
Впрочем, как раз это я и собирался проверить   в фильме.
Группа ребят из клубной самодеятельности согласилась нам помочь. Конечно, все они — слесари, токари — не были вполне готовы к роли скоморохов. Но я всегда вспоминаю с благодарностью их бескорыстную самоотдачу этой работе, временами — подлинно народную талантливость. Без них картины бы не было.
Ребята надели белые рубахи, обули лапти, накрасились, намазались с помощью нашего гримера и, разучив наскоро песенку, сочиненную соавтором сценария Радием Кушнировичем, двинулись ватагой в город.

«Граждане горожане!
Пришлые и прирожденные камышане!
Нашему городу — триста лет.
Слушайте! Слушайте!..
Постановил горсовет:
Праздник — на весь белый свет!
Слушайте! Слушайте!..»

Сначала люди в городе приняли скоморошьи пляски удивленно и с недоверием. Вероятно, был допущен психологический просчет. С чего, мол, на улице вдруг запели и заплясали ряженые? Это воспринималось просто как киносъемка. Тем более что наша камера в открытую следовала за скоморохами. Контакта со зрителями не возникло.
Снятый материал вошел в экспозицию фильма. Первый выход скоморохов не удался, потому   что был слишком неожиданным, слишком странным.    Город  еще жил в будничном измерении. Но вот стали украшаться улицы. В общежитиях вовсю шли репетиции. Открылись ярмарочные лавки. Появилось ожидание чего-то необычного. В этой обстановке появление каких-то небудничных вещей стало уже восприниматься естественно.
На площади установили афишу: «Внимание! Внимание! В честь дня рождения — большой ситцевый бал! Конкурс на лучшего парня! Конкурс на лучшую девушку!» Камышане читали афишу, смеялись, обсуждали. А мы снимали и записывали скрытыми микрофонами их реакцию…
Мимо женских общежитий с бравой песней проходит строй солдат, прибывших на праздник. Наши длиннофокусные объективы направлены на окна…
Петушиные бои на площади, как водилось на ярмарках. И тут наблюдаем за зрителями…
В общежитии — диспут о любви. Никто не обращает уже внимания на камеру. Удается снять много интересного. В таком текстильном городке ведь этот вопрос особенно острый.
Запомнился смешной и нескладный рыжий парнишка.
Что хорошего в моей девушке? Я скажу… Девушка моя некрасивая. Вот, буквальным образом некрасивая. (Сам смеется, и все смеются.) Моды она почти не придерживается. Ну, просто я нахожу в ней, как вам сказать… Душевная простота у нее. Если она полюбит человека, она готова просто душу отдать. За хорошего человека она в огонь и в воду пойдет. Это я знаю.
Из записной книжки
В городе девушки ведут себя бойко. Оторванные от дома, первое время они как бы празднуют свою свободу. Только потом приходит боязнь одиночества, тоска по домашнему какому-никакому уюту.
Я заметил эту печаль в глазах даже у самых развеселых на вид девушек. Это надо как-то изобразить в картине.
Чертово колесо! Какое страннее сооружение!
Девушки как птицы в клетке. Вверх — вниз, вниз — вверх. Крутится и скрипит жалобно. Что-то искусственное, невеселое в нем.
Впрочем, новое человеческое общежитие, созданное к тому ж административным путем, лишенное поначалу внутренних связей и обычаев, часто — тоже явление  искусственное. Когда еще люди обживутся… Вообще в городе много забавного и много трогательного. Это быстро проявляется в условиях ярмарочного действа. Грусть и веселье ходят парочкой.
Есть люди, способные в момент рассказа к душевным переживаниям. Конечно, это особенность, редкость, талант. Но без поиска таких людей, готовых к самораскрытию, я не представляю себе работы над синхронным фильмом. Правда, и они раскрывают себя обычно тогда, когда затронуты их «болевые точки».
В картине есть несколько монологов. Все они сняты скрытой камерой.   Спровоцированные   неожиданным   вопросом, эти монологи составляют целый пласт фильма.
Первая  девушка:
- Дома окончила девять классов… Приехала, вышла из поезда. Вокзал такой маленький… Мне ничуть сразу не понравилось. Страшно… И как-то темно в городе. Зелени мало. А у нас (я с Луганской области), у нас же там зелень — Донбасс!   На автобус села — девчонки такие грубые… Я у них спросила: «Как мне найти общежитие тринадцать?» Они на меня посмотрели внимательно: мол, новенькая, ничего, еще обтешешься среди нас… Документы у меня не приняли. Уже был набор полностью. «Уже всё. Опоздала», мне сказали.
После ко мне воспитательница подошла тринадцатого общежития (она в училище работает), взяла мои документы, автобиографию. «Пойдем к директору, говорит. Я поговорю с ним. Может, тебя еще примут».
Пошли мы с ней к директору. Она долго у него
Час сидела. Выходит и говорит: «Езжай домой и жди вызова». Ой! Я обрадовалась страшно. Кажется, в институт поступила. Ой!
Домой приехала, пошла на танцы. Девчонки: «Ну, чего? Поступила. Правда? Правда!»
Этот вызов ждала…   Ой!..   Утром   просыпаюсь… Мы в колхозе работали, ну временно, на   уборке огурцы убирали, помидоры… Поеду! Скорей бы день проходил, скорей бы почта приходила…

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41