Скульптор
Оля: Ну, был там один момент… неприятный. Утром, короче, хозяин попросил, чтобы я ему бутерброд сделала. Ну, я, конечно, возмутилась ужасно: что это я ему официантка, что ли?!
Никольский: Бедная моя девочка, раненая моя пташка. Сколько же в тебе всего понамешано…
(Владимир смотрит в ее бездонные глаза, как под гипнозом, у него кружится голова, перехватывает от волнения горло… Мужчина наклоняется, чтобы поцеловать девушку).
Оля тянется к Владимиру, длинными ресницами прикрывает большие глаза, но замирает на полпути, отстраняется и каким-то чужим голосом произносит: Не надо, Владимир Петрович. Вы же – Мастер. С вами все должно быть по-другому. По-настоящему, навсегда… Я не хочу любовницей. Это пошло…
Никольский: Глупенькая моя девочка… Ты — не любовница, ты — любимая!
Никольский: ладонью придерживает шею Оли, притягивает девушку к себе, глубоко целует, она отвечает…
Мир крутится, как юла, вновь превращаясь в Хаос. Мастерская погружается во мрак. Неожиданно бьет луч прожектора, он освещает ту часть мастерской, где позирует Оля. Плечи девушки обнажены……
Никольский: Я хочу вылепить тебя в полный рост, такой, какой вижу – ослепительно юной, с огромными в полнеба глазами, с сумашедшинкой во взгляде, с неподражаемым взлетом рук… И это будет работа на вечность. Как Венера Милосская.
Оля: Ну, я смущаюсь…
Никольский: Богиня не должна смущаться.
Скульптор подходит к своей модели и трепетно гладит ее ладонями, перепачканными пластилином. Он вожделенно мнет изгибы ее тела, как материал, с которым давно мечтал работать. Он прижимается грудью к ее спине, запутывается в волосах, вдыхая аромат молодости.
Ольга прикрывает глаза и, отвечая на прикосновения, томно шепчет: Мне кажется, все изгибы моего тела созданы лишь для того, чтобы ты мог теснее ко мне прижаться…
Никольский вдыхает аромат ее волос, неожиданная бросается к фотоаппарату.
Никольский: Какой удачный ракурс! Как ты хороша. Давай-давай, вот эту позу Марии Магдалены. Закуси губу, изобрази вселенское страдание. Невероятно! Сумасшедше прекрасно. Ммм…
Оля позирует, улыбается.
Никольский: Нет, все-таки ты должна быть актрисой.
Оля: И скульптором.
Никольский: И скульптором тоже.
Вдруг неожиданно Ольга становится серьезной, проникновенно смотрит на Владимира и произносит: Давай с тобой придумаем важное дело, а к нему командировку, чтобы можно было уехать отсюда дня на три, любить друг друга и больше ни о чем не думать…
Никольский: Давай!
Они ложатся на песок. Слышен шум моря, крики чаек.
Оля: Давай придумаем с тобой море. Поедем на его берег, будем пить вино, есть шоколад и целоваться…
Никольский: Давай!..
Оля: Давай придумаем розы. Насыплем лепестки ворохом на кровать и, сходя с ума от запаха, растворимся в музыке встречных движений…
Никольский: Давай.
Оля: Давай с тобой придумаем мороженое. Пойдем в кафе и будем кормить друг друга из ложечки…
Никольский: Давай…
Оля: Давай придумаем с тобой друг друга…
Неожиданно Ольга начинает плакать.
Никольский: Что с тобой, моя девочка?
Он берет ее на руки, как маленького ребенка, садиться, положив голову своей ученицы себе на колени, начинает гладить волосы, успокаивая.
Ольга всхлипывала и бормотала: Я хочу, чтобы ты заплакал на моей груди, стесняясь своих слез, от всепоглощающей нежности обладания мной. Я хочу, чтобы ты благодарил своего… моего, какого угодно бога за нашу встречу. Я хочу, чтобы ты плакал, не потому что я самовлюбленная эгоистка, а потому, что хочу, чтобы ты так ярко, так сильно любил, чтобы ты испытал это великое счастье.
А я… Я просто умру от одного твоего взгляда или прикосновения. Умру, чтобы воскреснуть и снова умереть от любви.
Никольский: Милая, милая, милая… Разве что-то не так?
Оля: Все так… и не так…
Никольский: Что тебя беспокоит?
Оля: Я не знаю… Или знаю? Забудь. Я просто дура.
Оля хватает плащ и выбегает из мастерской. Входит Кот.
Сцена 8.
Мефисто: Да, Владимиррр Петрррович… Все покоя мне не даете. Как там у вас людей говорят: «Седина в борроду, бес — в ребррро».
Скульптор снимает с ноги тапок и грозит Коту.
Мефисто: Молчу, молчу… Жаль только, что забота о чужой дочке так поглощает вас, что на свою собственную времени не остается. А девочка совсем от рук отбилась…
Никольский: Что ты знаешь?
Мефисто: Не больше, чем все остальные.
Дверь мастерской распахнулась, в нее вошла Лена – дочь скульптора. Мефисто просто растворяется в воздухе.
Сцена 9.
Кажется, Лена немного навеселе (или под кайфом?). Она вваливается в мастерскую в рваных джинсах…
Лена: Папка, превед, можно я у тебя перекантуюсь ночь? Мамке позвони, чтоб не волновалась, блин.
Никольский, подходя к дочери: Ты пила?
Лена: С ума сошел!
Никольский: И курила?
Лена: Зуб даю!
Никольский: У тебя волосы пахнут сигаретами.
Лена: Ну?
Никольский: У тебя диабет.
Лена: Ну?
Никольский: Ты должна беречь себя.
Лена: Ну…
Никольский: Ты меня слышишь?
Лена: Ну…
Никольский: Лена! Ты расстраиваешь мать! Что это за рванные джинсы? Сленг? Ночные дискотеки?
Лена: Это тусняк, блин. Молодежь. Моя компания, блин. Так делают все. Тебе этого не понять. Ты старый. Твои песни крутят на радио «Ретро» и этим все сказано. Ясно, блин?
Никольский: Не ясно! Девочка в семнадцать лет должна ночевать дома, а не шляться по улицам. Потому, что ты съехала в учебе, потому что из-за тебя плачет мать.
Лена: Из-за тебя она плачет.
Никольский: Не смей так с отцом говорить!
Лена: Как заслужил, так и говорю! Ты – чужой! Понимаешь? Чужой, блин… Ты ничего обо мне не знаешь. Что тебя интересует вообще, кроме скульптур и блядей?
Никольский: Ты хочешь на учет в милицию? Или на иглу сесть? Что тебе больше нравится?
Лена: Ничего.
Никольский: Мне, между прочим, насчет тебя участковый звонил.
Лена устало, голосом зрелой женщины: Не ври.
Никольский: А как думаешь, я узнал, где ты болтаешься?
Лена: А мне все равно…
Никольский: Ленка, ну, что мне с тобой делать?
Лена, убегая: С собой что-нибудь сделай толковое лучше, блин.
Уходит, хлопнув дверью.
Сцена 10.
Музыка Кото. Тамара в японском кимоно совершает чайную церемонию, ухаживая за мужем.
Тамара: Я соскучилась (придвигаясь все ближе)…
Никольский: Я устал.
Тамара: Родной, я сниму твою усталость…
Никольский, поворачиватеся к жене спиной.
Тамара обиженно: Наперекор тому, что у каждого человека есть свои тайны, я иногда хочу рассказать тебе все-все-все, в чем даже себе боюсь признаться. Рассказать и оказаться перед тобой маленькой беззащитной девочкой, совсем безоружной. Каждый день отдавать тебе по крупицам мою самую большую тайну и сделать мою жизнь нашей.
И только, когда я однажды пойму, как мне одиноко рядом с тобой, и насколько твой голос стал мне чужим, я вдруг пойму, что не могу сказать тебе об этом.
Никольский: Тома, надоело. Я устал все это слушать!
Тамара: Почему на моей планете все время идет дождь? Холодный и безрадостный. Серыми ручьями размазанной небесной туши стекает по стенам домов, падает с деревьев, безжалостно заливает меня. И когда мне становится невыносимо мокро, я раскрываю над головой свое небо. Не такое большое, как настоящее, но и не такое серое и холодное. Мое небо – складной китайский зонтик, который, как валидол, на всякий случай я держу в сумке.
Никольский: Елки-палки, сколько можно! Иди домой! Я думаю над новой работой. Мне нужен покой!
Мефисто сверху сыпет на зонтик песочный дождь. Маленькие камешки весело прыгают по полу.
Тамара: Разноцветный зонт – единственное спасение от дождя. Я почти все время под этим куполом с веселеньким рисунком. И под него тянутся люди. Они думают, что я такая же радостная и разноцветная, как мой зонт. И они суетятся, болтают о пустяках, строят грандиозные планы. Зонту что? У него работа такая – сверху льется, снизу течет. А у меня – глаза. Но в них, понятное дело, никто не заглядывает, потому что там все время идет дождь.
Никольский: Тома, не выводи меня из себя! Я должен работать!
Тамара: Вовка я так устала я не вижу тебя целыми днями кому я готовлю ужин почему я жду тебя до двух ночи почти каждый день Ленка тоже где-то шатается по ночам она совсем меня не слушается поговорил бы хоть с дочерью ты же отец или что за пакет ты спрятал?
Никольский: Тома, у меня совершенно нет времени. Я много работаю, плюс готовлю девочку в Академию…
Сзади появляется Оля. Пока муж с женой выясняют отношения она расчесывает волосы, переодевается в ночную рубашку и ложится за занавеской.
Тамара: Конечно с чужой дочкой гораздо интереснее и я кстати не понимаю почему ты не берешь с нее денег за подготовку!
Никольский: Она из бедной семьи…
Тамара: А ты Дед Мороз или держишь меня за дуру она твоя любовница старый козел?!
Никольский: Ты с ума сошла! Она – ребенок, ангел!
Тамара: Ангелы чужих мужей не уводят.
Никольский: Милая, успокойся.
Тамара: Я тебе дочь родила.
Никольский: Конечно…
Тамара: Я тебе носки стирала двадцать лет…
Никольский: Конечно…
Тамара: Я не хочу чтобы какая-то молодая вертихвостка увела у меня мужа.
Никольский: Ну, что ты, родная. Она – просто ученица.
Тамара: Тогда пусть платит!
Никольский: Ну, вот опять двадцать пять. Ты меня совсем не понимаешь!
Тамара: А она понимает?
Никольский: А она понимает!
Тамара: И поэтому ты лепишь ее?
Никольский: Леплю!
Тамара: Ты ее любишь?
Никольский: Люблю!
Тамара: Подонок!
Тамара, с размазанной по лицу тушью, уходит.
Никольский ложится в постель к Оле.
Затемнение
Сцена 11.
В мастерскую входит Александр в одежде для пикника. Своим шумным появлением он будит Ольгу и Никольского.
Александр: Фирма «Дюрекс» приносит Вам свои извинения, ваше рождение – техническая ошибка, просим явиться в лабораторию для уничтожения.
Никольский: Сашка, что ты здесь делаешь в такую рань?
Александр: Эй, лежебоки! Я приехал, чтобы отвезти вас на пикник.
Оля заматывается в плед, оставляя Никольского на постели в семейных смешных трусах: Доброе утро! (убегает переодеваться)
Никольский: Хороша?