Тексты пьес

Ша! Не надо оваций! — И тут же Прут низверг утесовский жест.-
Не хапай чужие лавры, Ледя!
И впрямь, навстречу вошедшим то тут, то там вскакивали именитые застолыцики, чтобы… приложиться к Катиной руке.
За одним из столиков кто-то поднялся с бокалом:
— Ваше здоровье, Екатерина Павловна! Ваше здоровье, наш «вольный сын эфира»!
Реактивный Прут тут же откликнулся:
— Тогда уж «вольный дочь эфира». И также «ца рица мира» — в одном лице. Как предусмотрел еще господин Лермонтов.
И был прав. Кругом прав.

Глава XV
Обратная сторона Луны
(Валентина Терешкова и Юлий Шапошников)

Именно с таким называнием мне хотелось когда-то сделать документальный фильм — «Обратная сторона Луны». Словосочетание это за многие века стало для человечества означением некой тайности, скрытости от глаз явления, предмета, всем, однако, видимого и находящегося постоянно в поле зрения. Поэтому для темы фильма вполне подходящего. Но, разумеется, играла роль и причастность моих предполагаемых героев к космическим просторам. Героев было двое. И два моих знакомства с ними, знакомств, поначалу разделенных временем.
С Ним, героем-мужчиной, свел меня мой собственный недуг. Необходимость операции, которую мне предстояло делать в зарубежной клинике. По правилам советских времен, для выезда за рубеж с подобной целью требовалось заключение Главного отечественного специалиста. Вот я и приехала в ЦИТО (Центральный институт травматологии и ортопедии) для встречи с его директором. Минуя детали беседы с ним, Юлием Георгиевичем Шапошниковым, скажу, что решила я ни в какие заграницы не ездить, а оперироваться здесь, в ЦИТО. За что и благодарна судьбе, ибо подарило мне мое решение не только постоянную и многократную медицинскую помощь, но и удивительного друга, которого, увидев однажды, я полюбила до конца — до его ранней кончины и за ее необратимым пределом.
Как это ни покажется странным, но в размышлениях о будущем фильме меня несколько настораживала слишком уж нарочитая «кинематографичность», живописная праведность персонажей. Представьте себе: он — красавец в голубых хирургических одеждах, он же — генерал, облаченный в торжественность парадного мундира, он же — элегантный профессор, член-корреспондент АМН, встречающийся с Папой Римским… Да еще — жена, женщина со всемирной славой. Все почти неправдоподобно, похоже па голливудскую сказку или наше кинополотно прежних лет, когда предписывалось создавать безупречных героев в безупречных обстоятельствах, некую несбыточную мечту для смертных зрителей-обывателей.
Да, я сказала: «Жена, женщина со всемирной известностью». Она — сверхгероиня…
Когда я впервые увидела его, стремительно ворвавшегося в кабинет, где я ожидала встречи, увидела именно таким — картинным доктором, всепонимающим и исполненным доброжелательности, бойцом Гиппократова воинства с распахнутыми крыльями белого халата, я, конечно, меньше всего задумывалась над обстоятельствами его семейной жизни. И вовсе уж не предполагала, что давно знакома с его женой.
Лишь несколько дней спустя мой палатный врач, очаровательная черноглазая красотка Леночка Терешкова сказала мне: «А вы помните, как вы были у нас в Чкаловской?» И начала перебирать подробности той давней встречи. Господи, помню ли? Конечно, еще бы…
На Центральном телевидении делалась документальная киноэпопея «Наша биография» об истории государства, художественным руководителем которой я была назначена. В сериале каждый фильм посвящался определенному году жизни страны. В некоторых лентах я участвовала и как автор-ведущая. Таким фильмом был и «Год 1963», год полета в космос первой женщины — Валентины Терешковой.
И я поехала снимать беседу с героиней будущего фильма. Надо сказать мне повезло: Валентина Владимировна всю жизнь ненавидела давать интервью, отказывала почти всем журналистам. Но почему-то на этот раз согласилась и даже пригласила для съемок к себе домой.
Юная дочка Леночка (в будущем мой палатный доктор) явила тогда отличные ассистентские способности, умело орудуя архивами и помогая с установкой света. Что же касается самого интервью, то собеседница моя поразила меня с первых фраз. О, надо было знать, что и как было принято тогда говорить, ораторствовать со знаменитыми собеседниками! Не дай Бог, выйти за рамки узаконенной риторики. А Валя рассказывала, как рассказывала бы старой знакомой не о событии, поразившем человечество, а о загородной поездке к друзьям. Конечно, «поездка» со сложностями, неожиданностями, но вполне бытовыми, какими-то домашними.
Говорили мы часа полтора. В фильме эпизод полета занял 15 минут. Что поделаешь — законы жанра. Но непростительно, преступно непростительно, что все «исходники» этой и других уникальных бесед с прекрасными делателями нашей истории (имена громкие и безвестные) были по приказу начальства стерты. Не вернуть, не воскресить… Большинства собеседников «Нашей биографии» уже нет на этой земле. Да и биография отмирает.
Но это — к слову. А знакомство с Валей (я позволяю себе так называть Валентину Владимировну, ибо всегда именовала ее именно так) длилось в разных ипостасях. Мы встречались в телестудиях, на официальных «мероприятиях», я слышала ее речи с различных трибун. И хотя неизменно отдавала должное ее естественной манере держаться, ее элегантности, никогда, признаюсь, не ловила ее на победах женской раскрепощенности над регламентированностью уготованной ей роли.
Потому была я прекрасно поражена однажды. Это случилось в Праге на Всемирном женском конгрессе. Я увидела не затюканного тысячей проблем и нестыковок руководителя сложнейшего форума. В кулуарах, невесомо перемещаясь в пространстве, буквально парила пленительно похорошевшая, веселая, кокетливая женщина. Такая, какими бывают только влюбленные и любимые.
Что это с Валей? — спросила я общую знакомую.
Она вышла замуж, — сказала та.
За кого?
—  За медицинского генерала Шапошникова.
Да, да, за несколько лет до моего знакомства с Юлием Георгиевичем услышала я его фамилию. Однако, встретив, не связала эти события воедино. Но, встретившись, а позднее и подружившись, задумала упомянутый в начале этих записок фильм.
Конечно, в кипоповествовании должны были присутствовать эпизоды сто медицинского бытия. И усталая радость после многочасовых операций, и ночные приезды к тяжелым больным, и деловитая парадность утренних обходов, когда он, профессор, окруженный белохалатной свитой, возникал в дверях палат, как вестник надежды страждущих. Еще. Виделся он мне над кипой чертежей эндопротезов, создание которых замыслил, и осуществил их производство в нашей стране, чтобы освободиться от зарубежных фирм. Домыслила я (видеть не довелось), как встречают его коллеги в разных странах, как советуются с ним — уважительно, с полным доверием и дружбой. А что встречают именно так — знала по их письмам и телефонным звонкам, которых Юлий Георгиевич от меня не таил. И о том, как умел Шапошников поднять всю медицинскую Москву, если кто-то просил о помощи, и вне владений ортопедии хотелось рассказать. Это-то я испытала сама и своими глазами видела.
ЦИТО для больных — один из самых авторитетных медицинских центров. Для больных. А для сотрудников ничем он не отличим от обычного жизнепребывания коллектива — и страсти кипят, и противоборствуют идеи, характеры. Наверное, да, нет, наверняка были и у Шапошникова противники и недруги.
Да что там говорить! Смерть его не сама пришла, приведена под уздцы завистниками. А вот представьте: ни разу, да, ни разу не слышала я из уст его хулы, поношения или просто неуважительных отзывов в адрес коллег. Зато с какой теплотой говорил он о своих помощниках-единомышленниках! С каким восторгом восклицал: «Золотые руки! Хирург от Бога!» (Так, скажем, неустанно поминал постоянного соратника Виктора Ивановича Нуждина.)
И все-таки, все-таки… Совсем особые интонации возникали в голосе Юлия Георгиевича, когда произносил он: «Валя, Валюша». Не выставлял он своих чувств напоказ, не демонстрировал гордость (хотя вполне объяснимую) за жену: истинный мужчина, он не гарцевал в мужественности поступков и чувств, но, как уже сказала, мне досталась, выпала его дружба. Я знала глубину и истинность его любви к Валентине Владимировне.
Сейчас, за рубежом его немоты я не вправе пересказывать слова моего друга о том, сокровенном для него. Право на публичность таких признаний принадлежит только владельцу, автору чувства. Но, поверьте, не откройся мне полуденный свет пространства, в котором обитали чувства моего друга, не пришло бы мне на ум рассказывать об этом в фильме.
Так вот, о фильме. Людям 60-х, 70-х годов прошлого столетия памятны парадные кадры «космического венчания» — свадьба космонавтов Терешковой и Николаева. Говорили тогда, что «сватом» звездной пары был сам Хрущев. Говорили даже, что задуман был этот союз верхами как некая политически-пропагандистская акция. Не знаю, не берусь судить. Хотя не представляю независимую Валину натуру, добровольно отданную на службу общественной надобности.
С Николаевым я не была знакома. В тот единственный раз, когда побывала я в их доме, генерал Николаев мрачно шаркал где-то в глубинах квартиры. Познакомиться с нами не вышел. Но видела я двух Валентин — поры Николаевской и поры Шапошниковской, двух женщин в одной оболочке. Двух, разделенных тем преображением, что поразило меня в Праге.
Та, вторая Валя, потрясла меня еще раз. В трагические месяцы болезни Юлия Георгиевича она, потрясенная горем, была самоотреченным и безоглядным борцом за каждый день его жизни. Такой… Такой, какими не бывают женщины по велению долга. Только по велению любви.
Повседневная жизнь, быт не могут избежать нелепых ссор, внезапного раздражения, взаимных недовольств. Наверное, союз Шапошникова—Терешковой тоже не избежал этих непременностей. И этого не знаю, но думаю, что даже браки, выстраданные и заключенные па небесах, идиллическими не бывают. Важно, чтобы привходящие размолвки не были сутью союза. Чтобы сутью его была любовь. Как у них, моих героев.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44