Не стреляйте, я уже убита
МУЖЧИНА — Тогда продолжу. Вы только вселились, когда ваш сосед справа с какой-то просьбой обратился к вам. Вы же захлопнули перед ним дверь. А он пришел, поскольку у жены поднялся сахар… Как назло, телефон у них не работал. Кстати, и у него с сердцем проблемы, особенно когда волнуется… Пока спустился к другому, пока дозвонился до скорой… Жену еле спасли. Продолжать?
ЖЕНШИНА — Так разогнались, что даже танк не остановит вас.
МУЖЧИНА — Это вы верно заметили: когда воодушевляюсь, удержать меня невозможно. А вот два месяца назад вы пытались выбить дверь соседей снизу — с седьмого этажа. Их же тринадцатилетнему сыну пригрозили выцарапать глаза в темном подъезде. (Дотрагиваясь до своего лица — ядовито.) Как я успел заметить, выцарапывание глаз — ваше любимое занятие.
Напряженная пауза.
ЖЕНЩИНА — Вы не закончили?
МУЖЧИНА — (в голосе — нервные нотки). А как только наверху включают музыку, Вы, не знаю, как, но дотягиваетесь до потолка и начинаете дубасить по нему с такой яростью, что наверху вспучивается паркет. (Сбросив маску невозмутимости, взбирается на столик и демонстрирует воображаемые удары.) Бьет и бьет, бьет и бьет… Музыка замолкает, а она никак не угомонится: бьет и бьет, бьет и… (Внезапно остановившись, пристально всматривается в Женщину.) Как ты достаешь до потолка? Так высоко…
ЖЕНЩИНА — (тоже потеряв самообладание). Эта паршивая музыка сделала из меня каскадера: ставлю стул на стол и взбираюсь… Можешь представить, как все это выглядит.
МУЖЧИНА — (нанеся в потолок очередной воображаемый удар — озабоченно). Но кулаком невозможно так долго и с такой силой ударять… Чем ты бьешь, а? Неужели кулаком?
ЖЕНЩИНА — Ска… скалкой.
МУЖЧИНА — Скалкой? Значит — скалкой! (Начинает смеяться, смех становится истеричным. Кое-как усаживается на столике.) Скалкой! С ума сойти… А что, музыка так слышна?
ЖЕНЩИНА — (сквозь зубы). Слышна, а может, и вовсе не мешает… но зачем эта одноклеточная паршивка должна раз, а то и два раза в неделю устраивать над моей головой оргии.
МУЖЧИНА — Откуда откопала это слово? Ты что, и впрямь знаешь, что такое оргия?
ЖЕНЩИНА — Нетрудно представить: эта одноклеточная дегенератка только на это и способна.
МУЖЧИНА — Что за дегенератка, да к тому же — одноклеточная?
ЖЕНЩИНА — Ну, та, что живет наверху… Каждый раз идет по двору в обнове, с задернутым носом… Фланирует с деловым видом, будто не она превратила квартиру в вертеп…
МУЖЧИНА — (смотрит на нее, во взгляде — жалость и презрение). Эта самая… вертихвостка… Она — врач.
ЖЕНЩИНА — Ну и что? По — вашему, врач не может быть вертихвосткой?
МУЖЧИНА — Она — врач, и три раза в неделю приходит в эту квартиру. Там — больной ребенок… девочка. Болезнь страшная и беспощадная. Когда начинается приступ, никакие лекарства не помогают. Ей всего девять лет. Она прикована к постели.
ЖЕНЩИНА — Что?!
МУЖЧИНА — (как бы разговаривая с самим собой). Светловолосая, с ясными, голубыми глазами… Мечтает стать пианисткой… Когда начинается приступ, кричит так, что душа разрывается. Чтобы соседи не услышали воплей, родители включают музыку… Чем громче она кричит, тем сильнее музыка. И так до тех пор, пока не впадает в забытье… Тогда радио выключается, и становятся слышны лишь ваши удары…
ЖЕНЩИНА — (не отрывая взгляда от потолка, будто только обнаружила его. Чувствует свою вину, но признаться в том трудно.) Они… Они могли бы поставить в известность, когда я… ну… стучала в потолок. Ведь эта потолочная война началась давно… Ведь могли предупредить…
МУЖЧИНА — (со злой усмешкой). Сказать? Вам? … А как? Ведь это вы захлопнули дверь перед соседом.
ЖЕНЩИНА — Ну, конечно! В этом доме живут очень дружные соседи. Стоит кому-то узнать хоть что-то, тут же это становится всеобщим достоянием. Нетрудно предположить, что эта история моментально разнеслась по всему дому.
МУЖЧИНА — Особенно после того, как его жена впала в кому.
ЖЕНЩИНА — И, конечно, после этого лица всех вытянулись одинаково: смотрят враждебно, злобно шушукаются… (Теряя самообладание, переходит на крик.) Я захотела, чтобы так оно и было! Я, а не они, объявила войну! Я первая бросила вызов всем этим одноклеточным человечкам — чтобы никто не разговаривал со мной, не имел со мной дела, потому что я по горло сыта обманом, именуемым человеческие отношения!
МУЖЧИНА — Что вам сделали эти человечки, к тому же — одноклеточные!?
ЖЕНЩИНА — (смотрит на него, но, внутренне определив, что с ним откровенничать бессмысленно, вновь замыкается в себе). Как я поняла, вы всего лишь квартирный вор. Какое вам дело до того, какие страсти бушуют вокруг квартиры, облюбованной вами для очередной кражи! Вы выяснили мой режим дня, семейное положение… чтоб ограбить меня. Так заберите наворованное и проваливайте отсюда. Чего еще ждете?
МУЖЧИНА — Я… я отец больной девочки.
ЖЕНЩИНА — Как!
МУЖЧИНА — Ее состояние ухудшается с каждым днем… Жена настолько отчаялась, что потеряла голову… Сегодняшний приступ был очень сильным. Понимаете, она не кричит — прижимается к подушке и сжимает зубы… Когда боль становится совсем уж нестерпимой -стонет, как затравленный зверек… Сегодня замолкла на миг и очень тихо сказала: Хочу умереть… Наконец боль отступила, и я выключил музыку, но удары в потолок продолжали напоминать о том кошмаре. И я вдруг понял: если что-то не предприму — сойду с ума. Не знаю, почему, в голову пришла лишь эта мысль. Пока искал в ящиках эту игрушку, ты заткнулась, но тогда уже я не нашел в себе силы остановиться. Я должен был что-то сделать… и успокоился бы, лопни твое сердце от страха или… Инсульт какой-нибудь…
ЖЕНЩИНА — (жалко и беспомощно). Но я же… Я ничего не знала!
МУЖЧИНА — А что изменилось бы, если б ты знала! Неужели такая, как ты, способна чувствовать чужую боль. Вот, чисто прибрала в квартире, все на своих местах, железный порядок… Ты славно устроилась в своем маленьком, ничтожном мирке и ничего не видишь, ничего не слышишь за его пределами… В тебе не осталось ничего человеческого. Кроме злости. (Подходит, берет ее за плечи и сильно трясет.) Дома — одна, в мире — одна, никто к тебе не ходит, в дверь не стучит, ты же разоделась так, будто вот-вот откроется дверь и нагрянет свора друзей-родственников… Но никому ведь не нужна. Зачем же, скажи на милость, так наряжаешься… Напяль на себя халат — и валяйся перед телевизором. Эгоистичное, жалкое существо, что ты знаешь об окружающих, чтобы называть их одноклеточными! Это ты одноклеточная, ты — своей жалкой, никому не нужной сущностью, дающей знать о себе лишь тогда, когда скалкой бьешь об потолок… (Отпускает ее — мечется по комнате.) Это твое богатство? Эти стены, эти вещи? Вот! (Разбрасывает вещи, тарелку с фруктами бьет об стену, подходит к полкам — берет куклу и, бросив на пол, топчет ногами.) А это тебе зачем! Что делает здесь кукла — в этих стенах не раздавалось и не будет раздаваться детского голоса!..
ЖЕНЩИНА — (выйдя из оцепенения, с криком бросается на пол, на четвереньках подползает к Мужчине и выхватывает куклу из-под его ног.) Не тронь, скотина! … Не смей!
МУЖЧИНА — (как бы очнувшись, отступает). Свихнулся я, что ли?
ЖЕНЩИНА — Руки прочь! От него только это осталось… Только она… больше ничего — чтобы смотреть и сходить с ума! (Короткий, беззвучный плач. Лежит неподвижно.)
МУЖЧИНА — (боязливо смотрит на нее, не зная, уйти или остаться). Зачем еще раз сходить с ума — ты и так уже…
ЖЕНЩИНА — (медленно встает, подползает к креслу, прислоняется). Ничего не помогает: ни железная дверь, ни замки… Даже бегство от людей… Все повторяется, только лица меняются… Нет спасения, не-е-т! (Пауза.) Там, где я раньше жила, все было по другому. И я была другой. Жила с матерью. Она вечно болела, сколько себя помню, она всегда болела, была одинока и несчастна. Настолько одинока, что для меня осталось вечной загадкой, как же это я умудрилась родиться на свет… Она все время болела — я же все время ухаживала за ней: больница — дом — школа — работа… Потом осталась одна и жила так, пока… О чем это я… Да, потом появился он: мой мужчина — единственный в моей жизни. (Усмехаясь.) Мой — понятие относительное: у него была семья. В чем была моя вина… У меня ничего не было! Он ходил ко мне… два-три раза в неделю. Так что, в моей жизни был такой эпизод, хоть и Вы, вероятно, не в состоянии это представить. Я была счастлива настолько, насколько может быть счастливой любящая и любимая женщина, которая делит своего мужчину с другой… А точнее, крадет его у другой. Общественное мнение в лице моих соседок восстало против меня, точнее — против моего непристойного поведения. И началось! Я-то все не могла понять: ну, почему они так озлобились! То, что была виновата, знала лучше их, и как мучилась — знала только я. Да, я была грешна — но лишь перед его семьей, а в позу судей встали посторонние. Стали злословить, оскорблять. Делала вид, что ничего не замечаю. До тех пор, пока не поняла: беременна. Похоже, мое одиночество решило покинуть меня. Как же была счастлива! Он тоже был счастлив, сказал, что обязательно родится девочка. Он мечтал о дочке, у которой обязательно должны были быть голубые глаза и косички. Придя в следующий раз, он принес куклу. (Встает с места, начинает беспричинно перебирать вещи в комнате, не выпуская куклу из рук.)
МУЖЧИНА — И что дальше?
ЖЕНЩИНА — Соседи объявили мне настоящую войну. Его каждый приход сопровождался злобным шипением взрослых, их дети же поганили мне дверь. … В один из дней поняла, что силы иссякли и они победили. Я же — проиграла… Потому что представила, как моя дочурка идет по двору, а к ее белому платьицу прилипает ругань в адрес беспутной матери…
Моя дочь так и не появилась на свет.