Диоскур
Б.Баканов.
ДИОСКУР
Пьеса в трех действиях.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА.
ТАТЬЯНА ВЛАДИМИРОВНА ШЕСТОВА – бывшая актриса, дачница, 55 лет.
ПЛАТОН АЛЕКСЕЕВИЧ ШЕСТОВ – ее бывший муж, книжный иллюстратор, 50 лет.
МАКСИМ ПЛАТОНОВИЧ ШЕСТОВ– их сын, рок звезда со сценическим именем Диоскур, 28 лет.
АЛИНА ШЕСТОВА – вторая жена Платона Алексеевича, 26 лет.
АННА ИВАНОВНА – дачная хозяйка, 47 лет.
НАСТЕНЬКА – ее дочь, 24 года.
САН САНЫЧ – дачный сторож, около 60-и лет.
ВАСЯ,
ГРИША – братья-близнецы (если возможно, но не принципиально) по кличке Корнеплодовы, чуть старше 30-и лет.
НЕКТО
Действие первое.
1.Ночь. Дачная веранда, застекленная, с эркером.
На маленьком диванчике лежит Татьяна Владимировна Шестова, женщина лет пятидесяти пяти. Когда-то она, очевидно, была — нет, не красива, — но чрезвычайно мила, ибо и сейчас сквозь ее увядающее лицо нет-нет, да и проглянет очаровательная наивная девочка. При этом часто, даже в момент сильного эмоционального потрясения, глаза ее смотрят холодно. Иногда, застигнутая в этот момент отстраненности, она вздрагивает и быстро рисует на своем лице приличествующее ситуации выражение.
На тумбочке горит настольная лампа, Татьяна Владимировна читает перед сном. Газета выпадает из сонных пальцев. Татьяна Владимировна моргает глазами, выключает свет. Проходит несколько мгновений. Стук в окно.
САН САНЫЧ. (кричит, барабаня в стекло). Владимировна! Владимировна!
ТАТЬЯНА ВЛАДИМИРОВНА. (Нехотя снова включает лампу). Вы с ума сошли, Сан Саныч. Ночь на дворе, а вы в окна барабанитесь.
САН САНЫЧ. Открывай, Владимировна!
ТАТЬЯНА ВЛАДИМИРОВНА. Я в постели уже. Страшный, пьяный вы человек! Утром приходите…
САН САНЫЧ. Владимировна, открывай! О тебе же забочусь…
ТАТЬЯНА ВЛАДИМИРОВНА. Господи, какой несносный… Ну что вам? Из-за дверей говорите.
САН САНЫЧ. Не могу я! Не по человечески это! Отопри, комары зажрали насмерть.
ТАТЬЯНА ВЛАДИМИРОВНА. Черт-те что…(Встает, покачиваясь, подходит к двери, отпирает. Входит Сан Саныч. Это маленький заросший человечек лет шестидесяти, с помятым лицом.). Вот назло же, ни копейки не дам, нарочно! Вы, Сан Саныч, плохой человек. Ведь только что таблетку приняла, только первый сон видела… Теперь всю ночь проворочаюсь. Вы хоть знаете, что такое три ночи подряд не спать? Когда глаза слипаются, тело ватное, а никак?
(Сан Саныч достает из кармана початую бутылку водки, ставит на столик).
А это что за новости?
САН САНЫЧ. Вот, водку принес. Горькую… Ты сядь, Владимировна. Сядь и только не волнуйся. Выпей лучше.
ТАТЬЯНА ВЛАДИМИРОВНА. Это сумасшедший дом какой-то, а не дача для поправки нервов. Лоно природы, лоно природы… Мало того, что бывший благоверный не придумал ничего милее, чем поселиться за забором со своею Алиночкой, так еще ночью меня вытаскивают из постели, чтобы я собутыльничала.
САН САНЫЧ. Только не нервничай.
ТАТЬЯНА ВЛАДИМИРОВНА. У меня невроз – не нервничай! И я только что горсть таблеток проглотила.
САН САНЫЧ. Ты, Владимировна, газеты читаешь?
ТАТЬЯНА ВЛАДИМИРОВНА. Сан Саныч, миленький, я старая больная женщина. Отпусти ты душу мою, сделай божескую милость. Дай горизонтальное положение принять, голову к подушке приклонить. Уйди, Христа ради. Утром побеседуем.
САН САНЫЧ. У тебя, Владимировна, сын погиб.
(Пауза)
ТАТЬЯНА ВЛАДИМИРОВНА. Что?
САН САНЫЧ. Автомобильная катастрофа. (Порывшись в карманах, извлекает оттуда вместе со всяким мусором замусоленную газету). Вон – напечатано.
ТАТЬЯНА ВЛАДИМИРОВНА. Что?
САН САНЫЧ. (Берет стакан, наливает водки, протягивает Татьяне Владимировне). Ты выпей, выпей. И только не нервничай.
ТАТЬЯНА ВЛАДИМИРОВНА. Ага. (Машинально выпивает, кашляет).
САН САНЫЧ. Читать будешь?
ТАТЬЯНА ВЛАДИМИРОВНА. Ага… (Берет газетный лист, как-то неуклюже крутит его в руках, кладет обратно на столик). Нет, не могу. Не вижу ничего. Прочтите сами, миленький.
САН САНЫЧ. Да что тут… Я и сам без очков. Мне мужики на лодочной станции прочли. Это, говорят, не твоей жилицы сын – Диоскур? Вроде – да, говорю. Фотографию поглядел – точно он. (Тычет пальцем в газетный лист). Вот – это он, а это – поклонники плачут у подъезда своего кумира.
(Пауза).
Сразу и узнал. Была фамилия, как фамилия – Шестов. Очень даже ничего. И что он это сочинил? Диоскур? Потеха…
(Пауза).
Теперь, вроде как, знаменитый. И поклонники плачут – куча-то какая…
ТАТЬЯНА ВЛАДИМИРОВНА. Помолчите, Сан Саныч.
САН САНЫЧ. Ага… (Пауза). Я как узнал, сразу к тебе, Владимировна. Водку у мужиков забрал – не возражали, понимают… Давай-ка с тобой за помин души…
ТАТЬЯНА ВЛАДИМИРОВНА. Максюша, Максюша… Что же ты наделал, мальчик мой…
САН САНЫЧ. Выпей, полегчает…
ТАТЬЯНА ВЛАДИМИРОВНА. (Не слушая, она будто провалилась куда-то). А помните, как он губу об колючую проволоку разодрал? В девчонок из рогатки стрельнул и бежать. Заигрывали они так… Мальчишки… А сумерки уже… Он на проволоку, что между деревьев натянута – загон коровий – всем телом и налетел. Приходит, трясется, все лицо в крови, хорошо, глаз не выбил…
САН САНЫЧ. Да… Носятся как угорелые – будь они не ладны… И вот – пожалуйте бриться – автомобильная катастрофа…
ТАТЬЯНА ВЛАДИМИРОВНА. Ты молчи, Сан Саныч, Христом богом прошу – только молчи. (Пауза). Господи, что же я сижу? Там же Платоша ничего не знает… (Рванулась к дверям, заметалась.)
САН САНЫЧ. Владимировна, ты куда босая? В рубашке?
ТАТЬЯНА ВЛАДИМИРОВНА. Некогда, Сан Саныч, некогда. (Облокотилась о стену, что-то тяжело соображает). Подожди, надо же что-то делать! Бежать же надо… Ноги не идут. Смешно… Бежать надо, а ноги не идут. (Собралась с силами, открыла дверь и исчезла в ночной темноте улицы).
САН САНЫЧ. (Один). Поскакала, непутеха… Ну, помин души… (Выпивает). Да-а-а! Дела-а-а! (Резко оборачивается). Пасюк, ты? Ага… Я тебя чую… Чую! Как лето – так как неродной… Не покажешься, не поговоришь… Народу боишься? Не боись…
А как мы зимой-то с тобой… Душа в душу… Я картофану раздобуду, засну, и во сне эдак в нос шибает, как у тещи на блинах… Глаза продеру – а она, картошечка, уже на сковородке дымится. Молодец, Пасюк, знатно готовишь, пальчики оближешь… Вылазь, вылазь… Не хочешь? Бздливый ты, Пасюк, хоть и домовой… Ладно, хоть ты и ссыкун такой, я тебя все равно уважаю. (Залез в холодильник, достал пакет молока, поискал глазами блюдце, налил, поставил в уголок). Молочка тебе владимировниного накапаю, а сам отвернусь. Пей, фря, тварь нечистая… (Или это кажется, или действительно раздается лакающий звук). Ишь, обрадовался, накинулся, лакает, нечисть. Не-е-ечисть ты, Пасюк, не-е-ечисть. Вот возьму тебя и перекрещу. Испугался? Не боись, тварь, шуткую… Мы же с тобой корефаны. Кто мне, кроме тебя, зимой картошечки нажарит? Да… (Снова наливает себе водки, выпивает). Слыхал, дела… Максимка-то того, гикнулся. Хороший пацаненок был, только егозливый больно… Такие не жильцы… (Раздается робкий стук в стеклянную дверь). О! Барабанится кто-то… Сдрисни, Пасюк, а то накроют тебя, неровен час.
(В дверях появляется Платон Алексеевич Шестов, ухоженный мужчина лет пятидесяти. Входит робко, озирается, вкатывая перед собой детскую коляску).
ПЛАТОН АЛЕКСЕЕВИЧ. Таня, Таня…
САН САНЫЧ. Наше вам, Платон Алексеевич. Присоединяйтесь, помянем.
ПЛАТОН АЛЕКСЕЕВИЧ. Сан Саныч? Вы что здесь? Таня где? Случилось что-нибудь?
САН САНЫЧ. Да эдак все… Сядь, Алексеич, не маячь.
ПЛАТОН АЛЕКСЕЕВИЧ. А Таня-то где?
САН САНЫЧ. Так вы не встретились? Разминулись, … Значит, сейчас вернется. Ты садись, садись, Алексеич, обожди, а то на тебе лица нет.
ПЛАТОН АЛЕКСЕЕВИЧ. Да, да… (Неловко присаживается на краешек лавки). А я иду – и что-то вдруг сердце не на месте. Бум-бум-бум. Алиночка умаялась, Аркаша-то наш день с ночью перепутал.
САН САНЫЧ. Не спит малец?
ПЛАТОН АЛЕКСЕЕВИЧ. Какое там… Криком кричит, чуть в кроватку его… Мучение. Максюша таким не был.
САН САНЫЧ. Да-а-а. Не был. Это уж точно, не был…
ПЛАТОН АЛЕКСЕЕВИЧ. Я и говорю, Алиночка, ты ляг, отдохни, тебе силы нужны, а сам с коляской по аллейке – туда-сюда. Эдак он усыпает. Прогуливаюсь, и вдруг сердце так и застучит – бух-бух-бух. Что такое? На Танины окна глянул – а тут свет, дверь на распашку… Дай зайду, думаю, может случилось что…
(В наступившей тишине неожиданно с полки упала жестяная миска).
САН САНЫЧ. Пшел отсюда, пшел. Разбаловал, гляди…
ПЛАТОН АЛЕКСЕЕВИЧ. Что?
САН САНЫЧ. А? Я не вам, извините. Я так, свое…
ПЛАТОН АЛЕКСЕЕВИЧ. Да? Я и говорю, может случилось что? Родные же все-таки люди…
(С улицы доносятся голоса Татьяны Владимировны и Алины: «Платоша! Платоша!»).
ПЛАТОН АЛЕКСЕЕВИЧ. (Кричит в распахнутую дверь). Таня! Алина! Я здесь! Здесь!
(Голоса: «Где ты?», «Где он?»).
ПЛАТОН АЛЕКСЕЕВИЧ. Я здесь! Здесь! У Тани на веранде.
(На веранду вбегает молодая красивая женщина. Сейчас она растрепана, со сна, но, вообще, очень следит за собой. Ее вполне можно было бы назвать уютной, если бы не вечный холодок в глазах, эдакая корректная недоступность. Это Алина, вторая жена Платона Алексеевича Шестова).
АЛИНА. (Кричит на улицу). Татьяна Владимировна! Он здесь, у вас на веранде. Сюда, сюда.
ГОЛОС ТАТЬЯНЫ ВЛАДИМИРОНЫ. Бегу, бегу… Ноги не идут. (Подраненной птицей впархивает в дверь, видит Платона Алексеевича и падает к нему на шею. Рыдает.) Платоша. Горе-то, какое! Надо же что-то делать…
ПЛАТОН АЛЕКСЕЕВИЧ. Что? Что стряслось? Таня? Алина…
АЛИНА. Валерьянки, валерьянки надо ей накапать. Где она тут? Черт! Сейчас я, от нас принесу. (Бросается к выходу, в дверях сталкивается с Анной Ивановной, хозяйкой дачи. Это расплывшаяся пятидесятилетняя матрона, наседка, исполненная собственного достоинства).
АННА ИВАНОВНА. При всем моем уважении к вам, Татьяна Владимировна, я откажу вам от дачи. Это же уже ни в какие рамки. Это же форменное издевательство! Второй час ночи и крики, крики… Мы же с Настенькой спим! Надо же уважение иметь! К людям!
САН САНЫЧ. (При появлении Анны Ивановны как-то засуетился, занервничал). Ну, я это… Я пойду…